📗 [RU] 2. Предварительное чтение2: Герхард фон Рад "Пророческое Послание"

   2. В конечном итоге пророчество использовало "формулу посланника" как наиболее прямое средство выражения своей функции. Но поскольку с самого первого появления пророчества в Израиле было больше видов пророчества, чем один, практически невозможно выделить какую-то одну основную «форму» пророческой речи и определить ее, с точки зрения критики, как исходную точку пророчества». Однако, даже если "формула посланника" не может быть принята в качестве таковой, ее следует рассмотреть в первую очередь, поскольку она остается постоянным фактором во всех пророчествах ВЗ от Елисея до Малахии, а также наиболее последовательно используется из всех различных пророческих литературных категорий.

Как всем известно, в древнем мире было принято, чтобы гонец с каким-то сообщением выполнял свое поручение, когда он входил в присутствие получателя, говоря от первого лица, в той форме, в которой сообщение было передано ему самому; то есть он полностью погружал свое эго и говорил так, как если бы он сам был своим хозяином, обращающимся к другому. Примеры такого совершенно светского использования "формулы посланника", вводимой словами «так говорит такой-то и такой-то», можно найти и в самом Ветхом Завете. Именно эту форму чаще других использовали пророки для передачи своих посланий, и этот факт важен для понимания их собственного представления о своей роли. Они считали себя представителями, вестниками, посланниками Яхве.

Однако, как правило, пророки предваряли эту формулу посланничества другой формой слов, целью которой было привлечь внимание получателя к посланию и которая, по сути, давала первое точное обозначение тех, кому оно предназначалось. В случае с божественной угрозой в качестве предисловия использовалась "диатриба", в случае с обещанием - "увещевание". Эти два компонента, формула посланника и предисловие, должны присутствовать в тексте, чтобы мы могли определить литературную категорию "пророческий оракул" или "пророческое изречение".

Чтобы понять эту категорию, мы должны помнить, что до времен Иеремии, с которым произошла перемена, пророки всегда проводили четкое различие между формулой посланника и диатрибой или увещеванием, которое ее представляет. Первая была прямым словом Божьим: вторая - человеческим словом, цель которого заключалась в том, чтобы предварять и подготавливать путь для Божьего слова и давать ему ориентир. Божественное слово, конечно же, было первичным по времени: это было то, что пришло к пророку в момент пророческого вдохновения и должно было быть передано тем, кого оно касалось. Для этого пророк присовокупил к нему диатрибу, в которой указал, к кому она обращена. Внутреннюю связь между диатрибой и угрозой создает характерное "поэтому", обосновывающее последнюю и ведущее к словам «Так говорит Господь» (и схожие высказывания).

Но формула посланника, как бы часто она ни встречалась, все же является лишь одной из многих форм, используемых пророками в своей проповеди. На самом деле, они без колебаний использовали всевозможные варианты для облечения своего послания. Никто, ни мирские, ни духовные лица, не избежали того, чтобы быть использованными в качестве сосуда для выполнения своей задачи тем или иным пророком. Конечно, все эти пророки хотели привлечь к себе внимание: иногда, например, применяя методы выражения в какой-нибудь разрешенной временем сакральной форме, они стремились шокировать свою аудиторию.

Таким образом, их высказывания могут быть сформулированы как священнические указания относительно жертвоприношения (Ис. 1.16 и далее; Амос 5.21 и далее), как культовый гимн или как решение суда. Второисайя (Deutero-Isaiah) свой священнический пророческий дар спасения облёк в нечто более масштабное и сделал его «формой» своей проповеди. Его хорошо известные фразы: «Не бойся, Я избрал тебя, искупил тебя, Я нареку тебя по имени, ты - Мой» (Ис. 41.10 и далее; 43.1 и далее; 44.1 и далее; и т. д.) построены на литургическом языке, используемом священником в обрядах в ответ на индивидуальную молитву плача (Ис. 41.10 и далее; 43.1 и далее; 44.1 и далее; и т. д.). В других случаях послание облекалось в форму, используемую учителями мудрости (Ис. 28.23 и далее; Амос 3-3 и далее), или в форму популярной песни (Ис. 5.1 и далее). Лучшим примером изменений, которые эти литературные категории подверглись под влиянием пророков, которые иногда даже расширяли их до действительно гротескных форм, является дирг (песнопение): поздние пророки фактически пародировали его. Поэтому экзегеза должна быть особенно осторожной, так как многое зависит от правильного определения «формы», в частности, от правильного разграничения начала и конца обсуждаемой единицы. Если добавить стих из последующей части или опустить тот, который по праву относится к концу изречения, это может изменить весь смысл.

Форма, в которую облекается то или иное послание, также важна в еще более строгом смысле слова «форма», поскольку «форма» никогда не является чем-то внешним, относящимся только к литературному стилю; в крайнем случае, форму нельзя отделить от содержания. Выбор формы определялся прежде всего предметом послания. Но содержание пророческой проповеди не могло быть облечено ни в какую традиционную форму - даже специфически пророческую, - ибо оно полностью выходило за рамки всего предыдущего знания Израиля о Яхве.

Сама природа темы требовала не что иное, как смелого метода выражения - это всегда была, так сказать, импровизация ad hoc - просто потому, что весть пророков выходила за пределы всех сакральных институтов Израиля, культа, закона и монархии. Точно так же сама природа пророчества требовала права использовать совершенно светские формы с той же свободой, что и религиозные, как будто между ними не было никакой разницы, ибо в конечном итоге пророчество двигалось в направлении, которое преодолевало старые различия: когда оно предсказывало суд, оно также возвещало конец установленного сакрального порядка, а когда оно предсказывало спасение, оно все больше говорило о положении дел, в котором вся жизнь будет упорядочена, определена и поддерживаема Яхве. Это, конечно же, привело бы к устранению старого различия между священным и мирским.